Владимир Шигин - О пьянстве

Перестройка пришла на флот, как обычно приходит чума: внезапно и беспощадно. Вначале на построении 118-й бригады охраны водного района (ОВР) комбриг с металлом в голосе объявил во всеуслышание, что водка — это страшный яд. Зная давнюю и стойкую приверженность самого комбрига к зеленому змию, все его речью были несказанно удивлены.

• — Наверное, головой заболел! — подали голос сочувствующие из задних рядов.
• — При твердом рассудке до такого ни в жисть не додумаешься!
  С задними рядами немедленно согласились и передние:
• Скорее всего, вчера и перебрал!

Лаконичного и грустного комбрига, тем временем, сменил куда более словохотный оратор — начальник политического отдела. Призвав к авторитету партии и, обрисовав в общих чертах всю сложность и противоречивость международной обстановки, а также агрессивность блока НАТО на Балтийском театре военных действий, он затем, ни с того ни с сего, но решительно, объявил бригаду зоной тотальной трезвости.

Тут уж развели руками даже видавшие виды мичмана.

• — Какой такой трезвости? — не мог никак уразуметь сказанного древний ветеран дивизиона тральщиков старший мичман Анисимов, помнивший еще легендарные наркомовские сто граммов.
• — Тотальной! — повторили в ухо старику.
• — И удумают же! — поник головой ветеран. — Сколько прослужил, но такого что-то и не упомню!
• — Это когда все друг за другом следить будут, чтоб никто лишнего не принял! — объяснил ему доходчиво суть устрашающего термина дивизионный минер.
• — Вот сподобил бог дожить до страшных времен! — горестно вздохнул ровесник Кронштадтского мятежа и тайком перекрестился.

На своем веку герои-овровцы видывали, казалось, немало всякого и удивить эту отпетую публику было чрезвычайно трудно, однако, на сей раз выступление начальства потрясло всех.

• — Если это не понарошку, а всерьез, то через пять лет от нашего родного ВМФ останутся рожки да ножки! — провидчески высказал глубокую мысль известный теоретик и аналитик дважды снятый и трижды разжалованный капитан-лейтенант Пигулевский.
• — Как же мы после морей без кабаков-то будем? — не на шутку заволновалась бесшабашная офицерская молодежь.
• — Как же мы теперь без шила? — взгрустнули растревоженные душой и сердцем командиры кораблей.

А с трибуны неутомимый начпо все говорил и говорил хорошо поставленным голосом:

• — Все мы отныне проводники трезвой линии. Каждый из нас теперь должен испытывать классовую ненависть к алкоголю как к американскому империализму, ибо последний и есть главный распространитель этой общечеловеческой заразы! Вступая на путь решительной борьбы за здоровый образ жизни, генеральный секретарь требует от нас пить как можно больше фруктовых соков и проводить вечера трезвости! Ну а для особо несознательных мы заменим этиловый спирт на метиловый! Пейте за наше здоровье и вываливайтесь быстрее из перестроечных рядов на кладбище истории!

Последняя фраза вызвала сдавленный стон в тесных рядах овровцев. Такого неслыханно-подлого коварства, как замена родного этила на смертельно ядовитый метил, не ожидал никто. Теперь даже для отъявленных скептиков стало очевидным: случилось нечто страшное и непоправимое. Услышав о надвигающейся спиртовой катастрофе, тоскливо дернулся и поник головой даже комбриг.

• — А где у нас тут лейтенант Пупынин? — продолжал, тем временем, свое аутодафе начальник политотдела.
• — Я! — высунулся из строя розовощекий пухлый лейтенантик.
• — Ты у нас, говорят, жениться собрался? — насупил брови начпо.

В ответ несчастный Пупынин промямлил что-то нечленораздельное. Ряды военморов невольно всколыхнулись. Внезапный переход от алкогольной темы к свадебным делам вызвал живейшее участие, хотя связь пьянства с женитьбой не смог уловить никто. Непонимание, как известно, рождает смятение и страх, а потому морской люд напрягся в ожидании неизбежного и не ошибся, ибо услышанное превзошло самые мрачные ожидания.

• — Отныне мы начинаем проведение кампании по внедрению трезвости в наш быт и свадьба лейтенанта Пупынина будет первым опытом в решении данной проблемы. Мы с комбригом лично посетим вашу свадьбу, и не дай бог увидим хотя бы одну бутылку пива на столе!

Комбриг, стоящий рядом с начпо, подтвердительно кивнул головой, но скорбное выражение его лица явно не соответствовало торжественности момента.

• — Что же тогда нам надо пить? — робко пискнул лейтенантик.
• — Соки, только соки! — гневно бросил недогадливому главный политработник бригады. — Хотя можете, разумеется, добавить и газировки с лимонадом!
  Лейтенант сразу сник, а строй застонал.
• — На вашем примере мы проведем показательное мероприятие, а потому помимо меня и комбрига в нем будут участвовать члены партийной комиссии и комитета комсомола, ожидается прибытие корреспондента флотской газеты и инспектора политического управления! — продолжал рубить фразу за фразой, вошедший в раж политработник. — Завтра будет составлен план и назначенные ответственные за каждый пункт! Невесту с женихом, родителей и прочих я буду посписочно инструктировать лично! Опыт первой безалкогольной свадьбы будет обобщен и распространен во всех соединениях флота!

Когда поникший лейтенант встал в строй, тот отшатнулся от него как от чумного. Минет перестройка, канет в лету реформация, растает как талый снег демократия, но до конца своей службы лейтенант Пупынин так и останется для всех "лимонадным Джо".

Увы, все происшедшее в тот теплый майский день на причале ОВР было только первой перестроечной забавой — борьбой за всеобщую трезвость.

Буквально спустя несколько дней зоной тотальной трезвости был уже объявлен весь Балтийский флот, а заодно и Латвийская республика. Что это означает на практике, все очень скоро почувствовали на себе. Первым делом прикрылись все питейные заведения и соответствующие магазины. На весь город был оставлен лишь один дохлый магазинчик, очередь в который занимали едва ли не с вечера. Но и это не все! Внезапно сверху в массы упало некое постановление, в коем говорилось, что гражданам в спецодежде водки в руки не давать! А потому, когда, отстояв несколько часов в гудящей и галдящей очереди, овровские ходоки, наконец-то, протянули свои мятые рубли в вожделенное окошечко, их оттуда послали куда подальше:

• — Видите написано: «В спецодежде не выдавать», а вы, куда в форме своей за водкой лезете! Идите отседа, пока милицию не вызвали!
• — Но ведь это военная форма, а не какой-то там рабочий комбинезон! — пытались, было, слабо протестовать, огорошенные услышанным, ходоки.
• — Все одно спецодежда! А потому вам отпускать товар не велено! Так что не держите очередь, отходите! Я из-за вас неприятностей иметь не желаю!

В родной же бригаде, тем временем, все поголовно дружно подписывались на новомодный журнал "Трезвость и культура". Груды этих журналов валялись теперь повсюду. Читать их, впрочем, можно было только по утрам, да и то тем, у кого нервы покрепче. Вечернее чтение грозило обернуться ночными кошмарами. Дело в том, что содержание "трезвостей и культур" составлял жутчайший подбор душераздирающих историй из жизни алкашей и их детей-олигофренов с неизменными красочными суицидами в конце каждого повествования. Еще страшней были иллюстрации, с которых на перепуганных читателей скалили зубы, потерявшие человеческий облик монстры. Теперь на политинформациях, лекторы устраивали диспуты о том, какая статья сегодня является более злободневной: "Жизнь в белой горячке" или "Смерть на дне бутылки"? Что касается матросов, то им новый журнал, несмотря на всю рекламу, не понравился. Сделанный из толстой лощеной финской бумаги, он был очень жесток, плохо мялся, а потому совершенно не подходил для употребления.

Машина борьбы за трезвый быт тем временем набирала все новые и новые обороты и все с замирание сердца ждали, кто же окажется ее первой жертвой? Шли дни, однако показательной жертвы все никак не могли найти. Бригада словно вымерла. Жертва явно не хотела попадаться. Даже самые отпетые алкаши ходили теперь трезвее грудных младенцев и только глаза их, полные невысказанной муки, говорили о том, что терзало ныне их души и сердца. Комбриг и начпо нервничали. В соседних соединениях уже провели пару-тройку показательных четвертований над попавшимися с запахом. Наверху это было оценено как проявление бдительности и принципиальности. На робкие же доклады овровского начальства, что у нас, дескать, пока все спокойно, сверху слышался командирский рык:

• — Не верю! Не может быть, что бы ваши алкоголики так быстро перестроились! Вы или плохо ищите, или занимаетесь очковтирательством!

И то и другое в то судьбоносное время звучало почти как приговор. А потому бедный начпо теперь почти дневал и ночевал на кораблях, обнюхивая всех, кто попадался ему на пути. Для этого он с каждым встречным утомительно долго здоровался, и что-то задушевно распрашивая, одновременно, что есть силы, втягивал носом воздух.

• — Ну что? — выспрашивал его комбриг, после очередного рейда. — Отыскал хоть одного!
• — Прячутся, заразы! — горестно сокрушался начальник политотдела. — Но от меня не укроются, я и под землей найду!
• — Может закусывать чем-то стали! Они ж, сам знаешь, какие у нас хитрющие! — размышлял вслух комбриг, машинально крутя в руках покрывшуюся пылью рюмку. — Ты по глазам смотри. У кого блестят, того и хватай!

Но и глаза в ОВРе не у кого теперь не блестели. Да и с чего им было блестеть, когда вся жизнь для обитателей бригады превратилась отныне в сплошное воспоминание о далекой и счастливой жизни, когда все было дозволено.

• — И почему люди не верблюды! — горестно вздыхали в кают-компаниях, давясь осточертевшим компотом. — Налили бы себе шильца в горбик загодя, а сейчас и кайфовали помаленьку!

Что же касается жертвы, то она все же была найдена, однако, при обстоятельствах о которых ни комбриг, а уж тем более начпо, никак не могли и предположить.

Все случилось на бригадной научно-практической конференции "Пьянство — враг боевой готовности". Какой вклад в мировую науку собирались внести бригадные ораторы, так и осталось для всех загадкой, но сама конференция шла довольно бойко. Каждый из выступающих, как мог, клеймил все плохое и хвалил хорошее, перемежая свою речь сочными цитатами из вступлений Генерального секретаря. Комбриг искоса поглядывал на сидящего рядом командира военно-морской базы. Адмирал привычно подремывал, сохраняя суровое выражение лица. Начпо тоже поглядывал на сидящего в президиуме инспектора политуправления, как мы мол, дескать, громим треклятое пьянство. Инспектор, однако, в ответ лишь кривил рот:

• — Перцу! Перцу в выступлениях маловато! Задор комсомольский не чувствуется!

Какого перцу хотелось инспектору, начпо так и не уяснил, а что касается задора, то тут же принялся искать глазами в зале своего помощника по комсомольской работе.

Лейтенант Шура Кельбус, тем временем, мирно посиживал в глубине зала, наслаждаясь чтением рваного журнала с окончанием романа о детях Арбата. Ни начала, ни продолжения романа Шура не читал, а потому теперь, силился проникнуться пониманием тягостей судеб книжных героев, которых все почему-то не любили и за что-то устраивали по ходу сюжета всяческие пакости. На душе помощника начальника политотдела по комсомольской работе было чисто и светло. Свою задачу на конференции Шура уже блестяще исполнил. Перед ее открытием он, поднялся на трибуну, и хорошо поставленным голосом объявил:

• — Предлагаю избрать почетный президиум нашей конференции в составе Политбюро ЦК нашей родной коммунистической партии во главе с неутомимым борцом за перестройку, демократизацию и трезвость генеральным секретарем товарищем Горбачевым!

Слова его заглушил шквал запланированных аплодисментов, после чего Шура сказал:

• — Позвольте ваши аплодисменты считать за единодушное одобрение моего предложения!

На этом его миссия на сегодня считалась завершенной, а потому чтению о трудной и опасной жизни московских юношей Шура предавался с чувством исполненного долга. Когда же он случайно, подняв глаза, и внезапно встретился взглядом с пристально смотрящим на него начпо, то просто онемел, не в силах понять, что же от него еще требуется. Меж тем начпо недвусмысленно кивнул своему помощнику на трибуну, а затем, привстав, и изобразив предельную веселость на своем лице, объявил:

• — А вот тут комсомол наш еще руку тянет, выступить хочет! Тоже есть что сказать! Дадим, товарищи, слово комсомолу? Слово предоставляется лейтенанту Кельбусу!

Соседи по ряду с неодобрением поглядели на Шуру. Время было уже вечернее, конференция явно близилась к своему завершению и еще один неожиданный, тянущий руку выступающий был всем неприятен. Шура же, услышав даденную ему команду, отложил в сторону рваный журнал, бодро встал и поспешил к указанной ему трибуне. Что и о чем говорить, он не имел ни малейшего представления. Единственное, что он успел вспомнить, поднимаясь к трибуне, это то, что пьянство — враг боевой готовности. С этого тезиса он и начал свое выступление. Повторив его несколько раз, Шура на минуту задумался, о чем же еще можно поведать залу. Начпо был мрачен, комсомольского задора явно не получилось, а инспектор, наоборот, что-то обрадовано строчил в свою книжечку.

• — Ну а как боретесь с пьянством лично вы? — начал подсказывать своему помощнику начпо, краем глаза следя за полетом инспекторской ручки.
• — Как я!?

В голове Шурика что-то прошуршало, а затем щелкнуло. Он внезапно обвел глазами и зал и президиум, а затем, ударив себя кулаком в грудь, заголосил, почти крича:

• — Товарищи! Помните, когда я в прошлом месяце не вышел на службу, сказав, что у меня болел зуб! Обманывал я вас тогда! Никакой зуб у меня не болел, Просто с вечера я так перебрал в ресторане, что утром не мог подняться! А помните, когда я две недели назад пришел утром с фонарем под глазом! Не упал я тогда в темном подъезде, а подрался по пьянке! А когда я от простуды слег на той неделе! Так-то я достал самогона и так напился, что провалялся всю ночь в подворотне! Но теперь на нашей конференции я все осознал и так много больше пить не буду, потому что пьянство — враг боевой готовности!

Из глаз Шурика брызгали слезы искреннего раскаяния. Зал потрясенно молчал. Комбриг и начпо сделались белее снега. Командир военно-морской базы, проснувшись от наступившей тишины, недоуменно оглядывал всех, а инспектор что-то писал с утроенной скоростью, приговаривая себе радостно под нос:

• — Это же натуральный инспекторский факт! Иш, в политотделе собственного алкоголика взрастили!

На мгновение, оторвавшись от записей, он приободрил поникшего начпо:

• — Готовьтесь, голубчик на парткомиссию флота! Эко вы тут у себя змия пригрели!

К середине следующего дня Шурик Кельбус был снят со своей должности и отправлен в ссылку замполитом в строительную роту. Непонятый и обиженный, он все еще никак не мог понять, за что же на него обрушились этакие несчастья. Сослуживцы ему тихонько сочувствовали, помогая собраться в неблизкую дорогу, а комбриг, подойдя и положив руку на плечо, сказал с отеческой теплотой в голосе:

• — Ты у нас, как Юрий Гагарин, самый первый! Он страдал за человечество, а ты за перестройку! Но не волнуйся, следом за тобой пойдут и другие! Перестройка только начинается!
• — А я и не волнуюсь! — вздохнул Шура, засовывая в чемодан рваный роман об арбатских детях, чья горемычная судьба казалась ему теперь куда счастливей собственной.

Была весна 1985 года, и все на самом деле еще только начиналось…

Шигин Владимир Виленович

Родился 12 марта 1958 года в Севастополе в семье офицера ВМФ. После окончания средней школы работал слесарем механосборочных работ на машиностроительном заводе, служил матросом на Балтийском флоте. После окончания в 1981 г. Киевского высшего военно-морского политического училища продолжил службу на Балтийском флоте заместителем командира МПК и заместителем командира дивизиона тральщиков 118-й БК ОВР в Лиепае. Капитан 1 ранга (1998 г.)